Анна Каренина в "Сереже" несет такую очаровательную чушь, что Толстому и не снилось. И потому в соавторы ему определили Льва Рубинштейна, Василия Гроссмана и самого Дмитрия Крымова с его любимым приемом - пересказывать классиков своими словами и жестами. "Наш спектакль "Сережа" - это не "Анна Каренина", - сразу предупреждает режиссер зрителей. - Это спектакль по мотивам великого романа, даже, я бы сказал, по отдаленным мотивам. Там нет ни Левина, ни Кити, ни Стивы Облонского, нет сенокоса, кваса и потной рубахи, нет аппетитных стерлядей и устриц в ресторане, и нет потрясающей сцены, когда Каренин пришел к адвокату и, может быть, впервые испытал унижение. Нет сцены скачек, падения Вронского и смерти Фру-Фру... Одним словом, это все похоже на Толстого, но меньше, короче. Как бы фрагмент. Нам хотелось сделать "Анну Каренину" как очередной бунинский "Солнечный удар"- быстро, нежно и страшно".
Получилось нечто удивительно прекрасное из серии новых художественных снов Дмитрия Крымова. С блистательной мхатовской психологической актерской работой Анатолия Белого, передавшего всю боль, безумие, ярость, отчаяние, всю суть Каренина. С чудо-актрисой Лаборатории Дмитрия Крымова Марией Смольниковой (Лариса в "БеЗприданнице", Людмила в "О-й. Поздней любви"). Наградившей теперь свою Анну Каренину таким "футуризмом" настроений, и такой искренностью, очарованием и юмором, что, кажется, после этой ее роли все возможные эмоциональные всплески и грани женского характера на сегодняшний момент уже исследованы и исчерпаны, и другим стоит сделать временную паузу. Не любовь - быт сводит Анну Каренину с ума. "У нас дача под Санкт-Петербургом - ближе к Финляндии", - сообщает она публике. Попутно жалуясь на клинический педантизм Каренина: "Он замечательный муж. У нас в доме идеальный порядок. Он никогда не отдыхает. И никогда не напрягается. У него день без поспешностей и без отдыха..." "Ой, - опомнившись, после целого списка бытовых подробностей, способных вывести из себя кого угодно, восклицает актриса. - У меня же есть толстовская фраза, и я сейчас ее скажу: "Здоров ли Сережа?" А до этого я от себя говорила..."
И тут выносят Сережу - куклу, управляемую тремя людьми. И мать и отец Каренины демонстрируют ту стадию безупречно налаженных супружеских отношений, когда все понятно с полувзгляда, и не надо ничего договаривать: "Знаешь, я бы хотела..." - "Я подумал - зачем, не надо". - "Ну хорошо". И так далее и тому подобное, с обязательным взаимным согласием в конце. До тех пор, пока в жизнь не вклинится Вронский (очень свежий взгляд на этого персонажа Виктора Хориняка) - на безупречном фоне Каренина с его элегантным лицом и идеальной осанкой - тот еще подросший мальчик "Сережа". На руках колесом ходит, чтобы только заставить Анну улыбнуться, акробатические фокусы ей показывает, с деревянной лошадкой играется, пирамиды тарелок из парадного сервиза громоздит... Сцена его соблазнения будет тоже полудетская. Анна обольет свое платье нарочно чаем - причем трижды. И Вронский облачит ее в другое - огромное, черное, не по размеру, но кажется, по характеру, - бабушкино платье, не той ли самой, что считала, что "лучше позор, чем никогда"? Каренин потом у Крымова будет молить: "Подожди, я твой муж, ну скажи, я ошибся, да?" Вронский вопрошать: "Ань, я не понимаю, чего ты хочешь?" Будет и повторение "солнечного удара" на вокзале, и роды, и леденящая душу сцена финального объяснения Анны с Карениным. Паровоза не будет - его сократили.
Вместо него вместе с художницей Марией Трегубовой Дмитрий Крымов придумал длинный, как поезд Москва-Петербург, праздничный стол, полный яств, который катается по наклонной сцене вдоль и поперек. Когда Каренин пытается раздавить воспоминания о своей идеальной Анне и доказать реальной, какое она ничтожество. Посуда летит. Колеса скрипят. Женщина плачет, пытаясь увернуться от карающего стола и выбрасывая белую скатерть, как сигнал о капитуляции... Он напрасно ее мучает: никакие Вронские им, кажется, уже не страшны, трагедия теперь не в охлаждении чувств, а в том, что Анна успела неизлечимо заразиться педантизмом Каренина. И все порывы Вронского разбиваются о ее домашние хлопоты. Лошадка, стол, тарелки, кровать - все предметы должны стоять, как раньше. "Поставьте все на место, и пыль сотрите, ребята", - говорит она слугам, которые отныне в ее жизни, кажется, занимают гораздо больше места, чем человек, из-за которого в прежние времена Анны Каренины по законам жанра бросались под поезд.