Игорь Леонидович, Фонд Достоевского не получил господдержку на проведение Конгресса "Русская словесность в мировом культурном контексте". Вы сообщили об этом президенту. Достоевский - самый читаемый в мире русский писатель. Кто же поднял руку на святое?
Игорь Волгин: Дело не только в Достоевском. Наш конгресс - существующая почти 20 лет культурная институция, у истоков которой стояли Дмитрий Лихачёв и Даниил Гранин. Мы обозреваем всё пространство отечественной классики. И заметьте, это единственная в России интеллектуальная площадка (своего рода Валдайский клуб), где встречаются как писатели, так и исследователи литературы - цвет филологической науки и зарубежной славистики.
В этом году на Совете по русскому языку президент Путин поддержал ваше выступление и пообещал, что Фонд Достоевского получит очередной грант...
Игорь Волгин: Президентские гранты - это, конечно, великое благо. Но порой создается впечатление, что анонимные эксперты, от которых зависит решение вопроса, имеют о культуре чиновничье представление. В каких требуемых цифрах можно исчислить, например, результаты наших форумов? Ведь это новые открытия, новое знание и понимание, которые транслируются в публичное пространство.
Когда Наталия Солженицына добивалась, чтобы в школу вернули сочинение, многие надеялись, что школьников вновь начнут учить письменно высказывать свои мысли на тему литературы и читать классику. Как это делается в вашей программе "Игра в бисер". С вашей точки зрения, есть результаты?
Игорь Волгин: Я более сорока лет работаю в высшей школе и могу констатировать: уровень образования находится сейчас на критической отметке. Введение ЕГЭ сокрушило речевые основы миропознания. Появились студенты, которые не могут построить простую фразу. Иные объясняются при помощи "мимики и жеста": своего рода сурдопереводчики собственной внутренней речи. Я позволю себе процитировать собственные стихи. "И Бог мычит, как корова,// И рукописи горят.// Вначале было не Слово,// А клип и видеоряд". Клиповое сознание ведет не только к тотальному косноязычию (чему по мере сил старается противостоять тотальный диктант), но и к смазанности исторической памяти. Вспомните, знаменитые опросы на улицах, когда вполне уверенные в себе молодые люди бормочут - то ли Пушкин убил Лермонтова, то ли наоборот...
Я согласен с высказанным на Совете мнением о неприемлемости для таких специальностей как "русский язык и литература" деления на бакалавриат и магистратуру. Я бы распространил этот постулат на все виды гуманитарного образования. Думаю, что его деградация связана с бездумным введением Болонской системы и копированием чужих образовательных стандартов. Нельзя забывать, что язык - главная духовная ценность народа. По его лексике, семантике, по его грамматическому строю и фонетическим предпочтениям можно судить о характере нации. В свое время Осип Мандельштам, как бы продолжая известную пушкинскую полемику с автором "Философического письма", выразился так: "Чаадаев, утверждая свое мнение, что у России нет истории... упустил одно обстоятельство, именно - язык. Столь высоко организованный, столь органический язык не только - дверь в историю, но и сама история. "Онемение" двух-трех поколений могло бы привести Россию к исторической смерти. Отлучение от языка равносильно для нас отлучению от истории". В древнерусском языке "язык" обозначает "народ" (вспомним: "Нашествие двунадесяти языков"). Недаром Совету по русскому языку приходится обсуждать не только лингвистические проблемы.
Что делать?
Игорь Волгин: Всё зависит от "камо грядеши", то есть, какой путь выберет страна. Но начать можно с малого: ввести для выпускников всех вузов экзамен по русскому языку. Не обязательно сочинение, это может быть диктант, изложение... Не помешало бы, если бы чиновники и представители ряда профессий тоже сдавали подобный экзамен. Вы доверитесь врачу, который выписывает рецепт с грамматическими ошибками? Или юристу, которой путает падежи? Недаром еще Михаил Сперанский в начале XIX века, при Александре I, ввел экзамен для тех, кто претендовал на серьезные чины. Причем не только по русскому языку, но и по истории, статистике, географии.
Человек или общество, неспособные выразить себя в ясных грамматических формах, всегда готовы отступить в зону случайного и беззаконного. Язык - это неписаная Конституция государства, несоблюдение которой грозит фатальными последствиями.
Вы считаете, что интеллигенция не справляется с ролью ответственного за чистоту языка?
Игорь Волгин: Если интеллигенция отказывается от языковой ответственности (что происходит весьма часто), она предает сама себя и тех, для кого ее речевое поведение является образцом и нормой. "Только если мы решили, - говорит Иосиф Бродский, - что "сапиенсу" пора остановиться в своем развитии, литературе следует говорить на языке народа. В противном случае народу следует говорить на языке литературы". Общенациональные языковые нормы транслируются через СМИ. Как, впрочем, и многие смыслы. Но вот журналист ведет репортаж о переговорах с полусумасшедшим захватчиком банка. И очевидно, желая сказать, что напряжение достигло апогея заявляет: "Напряжение достигло катарсиса". Две большие разницы, как говорят в Одессе.
Мы ныне вступили в царство абсолютной вербальной свободы. Однако если язык перестает быть иерархической системой, тогда "всё позволено". И в любви можно объясняться и на сленге. Идет сознательная игра на понижение. Неужели человек, помещенный в публичное телевизионное пространство и понимающий, что на него смотрят миллионы, не может удержаться от мата? Но ему дают понять, что это можно, это круто, что мы тебя все равно изящно запикаем. Дается карт-бланш на любое отступление от нормы. Но тогда не удивляйтесь, что дети, находящиеся по эту сторону экрана, легко обойдутся без всякого запикивания.
Среди писателей, кого вы обсуждаете на своей программе "Игра в бисер", есть те, кто не входят пока в пантеон классиков. По каким критериям отбираются тексты?
Игорь Волгин: У нас вышло уже более 200 программ - как по русской, так и по зарубежной классике. При жизни успели пригласить Евгения Евтушенко, а недавно вышла программа о Льве Аннинском, которую, слава богу, он успел посмотреть. К сожалению, не успели сделать программу с Даниилом Граниным, Андреем Битовым... Отрадно, что с этого года нашими гостями становятся ныне здравствующие писатели. Вышли передачи с участием Александра Кушнера, Евгения Водолазкина, Александра Городницкого. Это не значит, что им присваивается титул классика (это покажет время), просто констатируется их весомый вклад в современную словесность. При выборе мы руководствуемся как художественной репутацией автора, так и собственным литературным чутьем.
Несколько лет назад аналитическое отделение компании Thomson Reuters, занимающейся наукометрией, признало Федора Достоевского самым цитируемым из российских писателей в мире. Лев Толстой на втором месте. С тех пор никому и не удалось хотя бы чуть-чуть подвинуть классиков?
Игорь Волгин: Думаю, вряд ли. За рубежом интересуются и русской литературой ХХ века и нашими современниками. Но если говорить о национальной ментальности, то ее символами остаются эти полярные, но во многом тяготеющие друг к другу величины. Сама биография Достоевского - это в известной степени архетип России. Достоевский воплощает в себе дух утопии и антиутопии одновременно. Он для исследователя задача неисполнимая, однако требующая решения. И с Толстым еще многое впереди.
В США (Бостон) прошла конференция Международного общества Достоевского. Вы его вице-президент, а кто сейчас главный "достоевсковед"?
Игорь Волгин: В нашем сообществе нет главных. Все полноправне коллеги. Предыдущим президентом был Владимир Николаевич Захаров, выдающийся исследователь, создавший собственную "петрозаводскую" школу. А сейчас мы избрали американку Кэрол Аполлонио (Университет Дьюка), тоже крупный исследователь Достоевского.
Американку?
Игорь Волгин: Международное Общество Достоевского (IDS) было создано еще в 50-е годы. Россия, к сожалению, вплоть до конца 80-х гг. не участвовала в его работе (меня на эти конференции не выпускали). И только к 2013 году мы добились, чтобы конференция IDS была проведена на родине писателя - в Москве.
Дмитрий Мережковский развел и объединил Толстого и Достоевского: первый - носитель земного начала и человеческой правды, второй - духовного начала и правды Божеской. Две разнонаправленные ветви одного ствола. Почему они так и не встретились?
Игорь Волгин: Эта невстреча - один из драматических парадоксов русской истории. Однажды они присутствовали вместе на лекции Владимира Соловьёва. Но Н. Страхов, их общий приятель, писателей не познакомил. О том, почему это произошло (вернее, не произошло), я очень подробно говорю в своей книге "Последний год Достоевского", а также - в новой, только выходящей книге, "Странные сближенья". Вообще заочный диалог шел всю их жизнь и, осмелюсь сказать, не закончился ни со смертью Достоевского, ни со смертью Толстого.
Последнее, что читал Достоевский, это письмо Толстого к его родственнице, графине А.А. Толстой, где автор излагает свое новое миропонимание. Знакомясь с этим посланием, Достоевский в отчаянии хватался за голову и восклицал: "Не то, не то!". Графиня по ошибке дала ему подлинник, и в день смерти Достоевского письмо Толстого лежало у него на столе. А Толстой перед уходом из Ясной Поляны читает "Братьев Карамазовых". И одновременно - Нагорную проповедь, о которой замечает в дневнике: "Много лишнего. Написано хуже Достоевского". (Тут Достоевский, правда, помещен не в худший авторский ряд). И одна из последних записей Толстого - о том, что ему снится не познакомивший его с Достоевским Страхов и Грушенька, героиня "Карамазовых" - их роман. "Чудный сюжет", - записывает Толстой. Вот такая знаменательная предсмертная перекличка.