Ни Лисицкий, ни Кабаков в Голландии не жили, как они оказались новыми "большими голландцами"? Дело в том, что выставка в Эрмитаже - часть мирового турне проекта, придуманного музеем Ван Аббе. Этот музей обладает обширной коллекцией работ Эль Лисицкого (88 работ, в том чисел одна картина), которая была выкуплена в 1968 году у наследницы немецкого художника Фридриха Фордемберге-Гильдеварта, дружившего с Эль Лисицким и работавшего в 1923 году в одной мастерской с ним в Ганновере. Уже в 2009 музей сделал макеты сценографии постановки оперы "Победа над солнцем", опираясь на эскизы Лисицкого. Поэтому замысел директора музея Чарльза Эше свести в музейном пространстве двух крупнейших художников ХХ века стал логичным продолжением работы музея со своим собранием, поиском новых контекстов для него. Илья и Эмилия Кабаковы, которые выступили не только в качестве авторов, но и приглашенных кураторов, выстроили эту встречу как жесткое лобовое столкновение. В частности, авангардистского пафоса конструирования новой жизни и иронической рефлексии московского концептуализма.
В Эйндховене выставка завершилась в апреле, после пяти месяцев показа. После чего отправилась в вояж в Россию. Из Эрмитажа она приедет в Москву: в середине сентября откроется в Мультимедиа Арт Музее. А на следующий год ее ждут в Австрии, в Музее современного искусства в Граце. Но, разумеется, в каждом новом пространстве проект обнаруживает новый потенциал и новые смыслы. Надо ли говорить, что залы Зимнего дворца оказываются весьма выразительным обрамлением и для проунов и проектов "горизонтальных небоскребов" Эль Лисицкого, и для повседневности коммунального быта, в котором обитают персонажи, обыватели, мечтатели, которых с 1970-х создавал Илья Кабаков? Но художники удар держат.
Чарльз Эше, выступая на открытии в Эрмитаже, заметил, что его вдохновляла идея Вальтера Беньямина, что мы регулярно переписываем историю, осмысляя современность. Добавив, что именно такое "переписывание" - одно из занятий художников и музеев. Вообще-то этот вид деятельности трудно отнести к любимым занятиям художников "московского концептуализма", одним из ярких представителей которого является Кабаков. В 1970-1980-е их, кажется, гораздо больше интересовало "переписывание" символической реальности, а то и изучение ее "языков", чем история. Если пересмешники соц-арта отталкивались от повседневности идеологических лозунгов, плакатов (в том числе с бравурных полотен соцреалистов), сталкивая их с "соперниками" из соблазнительного мира западной рекламы, образ усатого "отца народов" - с голливудской звездой, выстраивая веселую параллель поп-арту, то московские концептуалисты пошли другим путем. Они громыханью лозунгов и призывов противопоставили не далекий западный мир потребления, а реальный мир тотального "дефицита", скученного коммунального мира. Абсурдистский контраст этих двух реальностей - лейтмотив многих инсталляций Кабакова, например, "Красного вагона", который можно увидеть в зале Главного Штаба в Эрмитаже. Коммунальный мир Кабаковым переосмысляется как место встречи идеологии и повседневности, публичного пространства с частным. В этом случае кухня становится вариантом городской площади, театра, и торга… Наконец, это ничейная пограничная территория, на которой вспыхивают коммунальные войны всех со всеми. Словом, отличная действующая модель встречи частного человека с огромным и опасным социумом.
С другой стороны, отечественные художники 1970-1980-х заинтересовались невидимыми конструкциями идеального плакатного мира, создающего "вторую реальность" райских кущ коммунизма в шаговой доступности будущего. Словом, не чудеса иллюзии завораживали теперь, а механизм их создания. Илья Кабаков позже так обрисует этот процесс: "Произошло "одно обстоятельство", что представлялось раньше невероятным. Оказалось возможным смотреть не туда, куда указывает указующий перст, а повернуть голову и посмотреть на сам этот перст, не идти под музыку, льющуюся из этого рупора, а смотреть и разглядывать сам этот рупор… Короче говоря, все эти грозные, не подлежащие разглядыванию предметы пропаганды, всегда сами неотрывно глядящие на всех, сами почему-то оказались предметами разглядывания".
В проекте "Утопия и реальность. Эль Лисицкий, Илья и Эмилия Кабаковы" эти две линии, традиционные для "московского концептуализма", встретились. Причем этот самый "рупор" пропаганды Кабаковы в нынешнем проекте персонифицируют. Разумеется, в образе Эль Лисицкого. Архитектор, скрестивший идеи супрематизма с функционализмом Баухауса, создатель выставочных павильонов СССР на довоенных международных выставках о роли "конструктора" новой реальности вроде бы и сам мечтал. Разве не он писал: "Но искусство вообще ничего не представляет, но конструирует пространство плоскости, линии для того, чтобы создать систему новых взаимосвязей реального мира"? Писал. Вот вам цитата на выставке. В результате один из создателей последней утопии эпохи модерна и Просвещения, превращается в проектировщика-демиурга, ответственного за реальность, где "на двадцать восемь комнаток всего одна уборная".
Встреча Эль Лисицкого с Кабаковыми, на первый взгляд, по крайней мере, похожа на жесткий спор отцов и выросших детей, в котором на каждый "тезис" старших находится контраргумент младших. В ответ на требование "чистоты форм" и проекты "горизонтальных небоскребов" Лисицкого Кабаков предъявляет раздел "Мусор", где место "Белого квадрата" занимает "Белая картина". Тут вместо изображения - на веревочках висят смятые обертки и бумажки с обрывками разговоров, то бишь "голоса" соседей, оставшиеся висеть в воздухе… Витрина на полу с выброшенной черной одеждой и детскими игрушками выглядит то ли издевательским напоминанием о "Черном квадрате", то ли черной дырой прошлого. Сентиментальные "Встречи с прошлым" организует преподаватель музыки с говорящей фамилией Г.Собакина… Лозунг "Победа над бытом" отзывается констатацией "Быт победил". "Вера в реализацию будущего" оборачивается "Нереализованной утопией". Тут макет постановки "Победа над Солнцем" продолжается моделью "Дома сна" - странного микста мавзолея, космолета из фантастических романов и палаты № 6… Инсталляция "Человек, который улетел в космос", привезенная из Центра Жоржа Помпиду, откликается и на давние мечты Николая Федорова о заселении космоса ожившими предками, и на жажду "бегства от жизни" - из бытовок, вагончиков, бараков. "Космос" проунов, прорывающих окно картины, зарифмован с "Голосами в пустоте", с альбомами "10 персонажей" и со "стендом", в который вклеен фрагмент голубого пластика - "кусок неба, в котором можно летать".
Наконец, едва ли не главное: "художнику как реформатору" противостоит "художник как рефлексирующий персонаж". У Кабаковых это обычно мечтатели, маргиналы, прожектеры, люди "из угла" или "из шкафа". Как, например, герой альбома "В шкафу сидящий Примаков". Но интереснее другое. На выставке "Утопия и реальность…" "рефлексирующие персонажи" Кабаковых выглядят двойниками "художника-реформатора". Они рисуют "устройство забора, концентрирующего энергию для полета", создают "Расписание поведения семьи Мокушанских…." на строго определенный срок, организуют "Встречи с прошлым"… Они жаждут преобразовать, улучшить, спланировать жизнь. Каждому из них Кабаков дает если не историю, то имя… Наряду с шоферами, учителями музыки, улетевшим в космос обитателем коммуналки, появляются коллективный автор, вроде "НИИ изучения футуристических проблем". И даже художник-авангардист Шарль Розенталь с картиной 1920 года, старый знакомый из "Альтернативной истории искусств", показанной в 2008 в "Гараже". Фактически Кабаковы работают в излюбленном жанре тотальной инсталляции, в рамках которой Эль Лисицкий начинает выглядеть одним из персонажей. Или, по крайней мере, двойником настоящего Лисицкого. Учитывая, что в "Альтернативной истории искусств" был персонаж по имени Кабаков, это предположение не кажется невероятным.
Словом, в проекте "Утопия и реальность…" Илья и Эмилия Кабаковы, размывают границы реальности, конструируя весьма сложную оптику проекта. Реальные работы Эль Лисицкого отвечают за "утопию" будущего, а воображаемые миры тотальной инсталляции Кабаковых, создающей образ музея, - за "реальность" прошлого.
Но, разумеется, это лишь версия персонажа, журналиста из московского "угла", приехавшего в Эрмитаж и потерявшегося на выставке "Утопия и реальность…".